недавно столь манящее, осталось далеко позади. Мы… это трудно объяснить, мы будто сделали большой круг и теперь догоняли тех, кто когда-то шел другим верным курсом, а теперь, помогал, советовал, подкидывал помощь и специалистов, не собираясь поджидать.
Советский союз еще продолжал угасать, хотя время его истекло началом года, денежной реформой и бессмысленным взвинчиванием цен. Напоследок он успел запоздало, после многих стран Запада, признать независимость Прибалтики и выпустить в обращение купюры достоинством двести, пятьсот и тысяча рублей, как память о себе, или как напоминание о будущем, а еще новые монеты, среди которых места копейке уже не нашлось. И ее век закончился. Еще бы, ведь впереди нас ждала инфляция, либерализация законодательства, новые торговые отношения, продукты по коммерческим ценам и да, «обогащайтесь», как без этого единственного, все объясняющего, все расставляющего по местам лозунга. Основополагающей идеи рыночной экономики, во времена которой мы вступали с первого января девяносто второго. А пока просто поджидали, смотря на то удивительное, что могли нам предложить магазины — пустые прилавки, которые заполнялись лишь гуманитарной помощью, продаваемой в конце года по тем самым коммерческим ценам, к которым нам и предстояло привыкнуть. Сейчас же стенды и паллеты виделись витриной будущего. Когда мы гуляли с Олей по универсаму, в котором хоть шаром покати, то долго стояли возле мясного отдела: именно там находилась выставка. Мне больше всего запомнилась немецкая ветчина за девяносто рублей килограмм. Даже не сам кусок мяса в аккуратной упаковке, но именно цена — привыкали-то мы и впечатлялись именно ей.
Оля погрузнела, потяжелела, осунулась. Беременность проходила непросто, некоторые дни она не могла оторваться от туалета, а в иные напротив, старалась, подольше гулять. На работу солнышко я не пускал, там и так немноголюдно, удивительно, что вообще кто-то приходил. Нет, ничего удивительного, мы же работали по старым, советским ценам, за советские еще рубли. Принимали заказы, некоторые из которых выйдут уже в новом времени. Все расчеты и вычеты Оля совершала уже дома, сидя за тетрадками, как школьница. За которой приглядывали соседи, оберегали, дарили подарки, из самых важных в нынешнем ее положении: то старую коляску, то набор одежды, то консервированное детское питание. То ее любимый пломбир, к которому она пристрастилась на время беременности.
В конце октября я дважды съездил по мобилизации на трудовой фронт — на уборку картошки — куда нас позвал горсовет, понимая, что в закромах осталось товаров всего ничего, а так хоть можно будет дожить до января месяца, начала реформ. Не то колхозники разбежались, не то не хотели больше связываться со старыми властями, но теперь поля убирали уже горожане, своими силами, мощностями и умением. Я вывез два мешка картошки и еще немного лука, который мы решили прорастить — все будет зеленушка на новогоднем столе. С начала декабря многие магазины попросту закрылись, в ожидании лучших времен. Что-то купить можно было только на рынке, с рук или через объявления на столбах или в газетах. А на то, что мы не смогли пока потратить, я покупал доллары, получалось немного, курс рос с каждым днем, но я прекрасно понимал, что с каждым днем он будет только выше. Марка тоже, но меня беспокоило вхождение обнищавшей ГДР в состав гиганта. Потому и вкладывался в более стабильную экономику.
Перед самым новым годом мы съездили к родителям, погостили немного. Оля ни в какую не хотела оставаться с ними под присмотром, хотя мы, все трое, настаивали, решила вернуться в наш дом. Сразу попросила прощения, что не сможет пригласить их к себе на праздник, мы посидим одни. Все всё поняли, помогли нам добраться до челнока — он ходил теперь куда реже, и за проезд приходилось платить. Но в новой жизни ничего бесплатного, очевидно, не оставалось, к этому тоже надо привыкать.
Советский союз умер на католическое рождество, двадцать пятого декабря. Мы смотрели трансляцию, как Горбачев подписывает указ о расформировании государства, империи, просуществовавшей всего ничего, семьдесят четыре года и два месяца. Продолжительность жизни одного человека. Я еще подумал тогда: ведь есть люди, которые родились при царе и помнят еще те времена. Интересно, как отнесутся они к столь странной перемене, столь стремительному возврату в прошлое? А когда первый и последний президент подписал указ, с флагштока над Большим Кремлевским дворцом медленно пополз алевший столько десятилетий флаг, а через несколько минут его место занял российский триколор. Ельцин все же выиграл, пусть не всю войну, но главную из битв — стал преемником Горбачева, а Россия теперь оказалась наследницей Союза. Кто-то радовался, кто-то грустил, я сам смотрел смену флагов со странным смешанным чувством, которое не могу описать одним предложением.
На новый год мне удалось достать немного «Советского шампанского» и даже неплохого. Сидели мы тихо, Оля немного сыграла на гитаре, но сын оказался против, он уже засыпал. Поэтому больше просто молчали, смотрели на снимки УЗИ, взятые в женской консультации. Оля сходила туда недели три назад, чтоб убедиться, что все в порядке — она постоянно и напрасно переживала за здоровье ребенка. И определиться с полом, конечно, дожидаться родов, играя в угадайку, никто из нас не хотел.
Незадолго до наступления завтра мы чокнулись и пригубили шампанское.
— Значит, Петр, — произнес я, касаясь ее руки.
— Петя, — поправила она. — Петечка. Вырастет большим человеком. Как ты.
— А я думал, по твоим стопам пойдет. Хватит с нас экспериментов и на одном модельере. Эдак еще пару месяцев и можно будет искать работу в столовой. Или просить расплачиваться едой.
— Не говори так. Все наладится. Рано или поздно. Надо только верить.
— Значит, судьба? — я повернулся к ней. Она осторожно положила мою руку на живот, я почувствовал ровное биение двух сердец.
— Значит, судьба, — повторила Оля, чему-то тихо улыбаясь. Наверное, нашему первенцу.
Под бой курантов мы выпили еще немножко. Петя спокойно спал, а мы… мы на чуть-чуть заглянули в будущее. Год кончился, кончилась страна. Мы входили в новый год, в новую державу, в чем-то похожую на прежнюю, населенную теми же людьми, с теми же проблемами, невзгодами, радостями и ожиданиями. Входили, боясь верить, но искренне надеясь, что дальше, рано или поздно, будет только лучше. И нам останется только дожить до этого удивительного дня.
